Рассказки

Домовой Хомыч, кудлатый, росточком не более локтя, мерил шагами комнату да приговаривал:

— Надо что-то делать.

Дойдя до противоположной стены, он разворачивался, скрёб бороду, похожую на пучок лесного мха, тяжело вздыхал, и со словами «Делать надо что-то» семенил в обратную сторону.

Так продолжалось довольно длительное время.

Беспокойство домового разделял большой рыжий кот, сидящий на подоконнике и внимательно смотрящий на дорогу, по которой изредка проезжала тарахтящая машина или деревенские бабы, посмеиваясь, шли в сельпо за мукой.

Иногда Хомыч останавливался на середине комнаты и спрашивал у кота:

— Не видать?

— Нет, — отвечал тот, не отводя взгляда от дороги.

После чего домовой чесал затылок и, заложив руки за спину, продолжал мерить комнату:

— Что-то делать надо.

Люди, жившие в доме, не появлялись уже третий день.

— Это из-за тебя они сбежали, — сказал кот.

— Из-за меня? — удивился Хомыч.

— А из-за кого? Кто блюдце разбил? Кто хозяйку напугал?

— А она сама виновата, — ответил домовой. — Привязала красную тряпицу на ручку комода, закрыла глаза и говорит: «Хозяин дома, помоги мне найти расчёску». Я и сбросил её с шифоньера. Чего орать-то потом?

А.П. Чехов — Л.С. Мизиновой, 11 января 1891 г.

Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком. Мне хотелось бы, чтобы у Вас украли новую шубу (8 р. 30 коп.), калоши, валенки, чтобы Вам убавили жалованье и чтобы Трофим (Trophim), женившись на Вас, заболел желтухой, нескончаемой икотой и судорогой в правой щеке.

<...>

Прощайте, злодейка души моей.

Ваш Известный писатель.

NB. Не жениться ли мне на Мамуне?

Напишите мне еще три строчки. Умоляю!

Л.Н. Толстой — В.В. Арсеньевой, 1856 г. Ноября 12-13. Петербург.

Чувствую, что я глуп, но не могу удержаться, милая барышня, и, не получив все-таки от вас ни строчки, опять пишу вам. Теперь уж за 12 часов ночи, и вы сами знаете, как это время располагает к нежности и, следовательно, глупости.

Даниил Хармс — Тамаре Мейер, 5 декабря 1930 года.

Я люблю Вас. Я вчера, даже, хотел Вам это сказать, но Вы сказали, что у меня на лбу всегда какая-то сыпь и мне стало неловко. Но потом, когда Вы ели редьку, я подумал: «Ну хорошо, у меня некрасивый лоб, но зато ведь и Тамарочка не богиня». Это я только для успокоения подумал. А на самом деле Вы богиня, — высокая, стройная, умная, чуть лукавая и совершенно не оцененная!

А ночью я натёр лоб политурой и потом подумал: «Как хорошо любить богиню, когда сам бог». Так и уснул.

— Зачем ты так с ней?

— Ничего, переживёт!

— Вика же твоя подруга.

Ответ Марины был равносилен землетрясению. Или тому, что она начала бы вдруг утверждать, что вода перестала быть мокрой. Или солнце ни с того, ни с сего стало всходить на западе. Или снег внезапно падать вверх. Она сказала:

— Уже нет.

Я вытаращил на Марину глаза:

— В смысле, уже нет? Вы поссорились?

— Давно надо было разорвать эту пуповину, — раздражённо ответила Марина. — И вообще, отстань от меня со своей Викой!

— С моей Викой? Однако...

Чтобы понять причину моего изумления, надо вернуться на три десятка лет назад.

Марина и Вика дружили с самого детства. В школе, в институте, на работе — они всегда были вместе. Многие из наших знакомых вообще полагали, что Марина и Вика — родные сёстры. Они не просто понимали с полуслова, они читали мысли друг друга.

— А в том магазине, помнишь, справа висело… — могла сказать одна из них.

— Нет, к зелёным туфлям эта кофточка не подойдёт, — отвечала другая.

И такой диалог для них был вполне обычным.

Марина влюбилась первая. По-настоящему. Серьёзно. На третьем курсе институте. В преподавателя, который был старше её на восемь лет. В начале взрослой жизни это солидная разница. Это я сейчас твёрдо знаю, что пятьдесят пять и шестьдесят три — почти ровесники. А когда тебе только двадцать, то двадцативосьмилетний парень — это взрослый мужик. С элегантной бородкой. В очках. Через которые смотрят внимательные, умные глаза.

Измените свое отношение к ошибкам

Тони Моррисон убеждена, что не нужно бояться сделать что-то не так. Стоит воспринимать их как информацию, над чем еще стоит поработать.  Ошибки помогают нам развиваться.

«Внимательно относитесь к ошибкам, но не впадайте в депрессию, не нервничайте и не стыдитесь их. Для писателя ошибки — это только информация. Вот почему писатели должны переписывать и редактировать. Вы анализируете процесс и находите, что именно пошло не так, а затем исправляете это», — Тони Моррисон, интервью для National Endowment for the Arts, 2014 г.

Не думайте о результате — сосредоточьтесь на процессе

Джон Стейнбек советует не ставить себе конкретных целей, вроде «писать по 400 страниц в день». По его словам, такой подход демотивирует, и нам хочется отложить работу. Вместо этого писатель предлагает сконцентрироваться на самом процессе письма.

«Пишите свободно и как можно быстрее, выкладывая все мысли на лист. Никогда не исправляйте и не переписывайте, пока всё не будет готово. Внесение правок в процессе работы обычно служит оправданием для того, чтобы не продвигаться вперёд. Это также нарушает поток мыслей и сбивает с ритма, заданного подсознательной связью с материалом», — Джон Стейнбек в письме к Роберту Уоллстену, 1962 г.

Доводите начатое до конца

Ленни Лоренц, современный автор:

«Писательское выгорание — это вполне нормальное, цикличное явление, присущее всем авторам без исключения. Его можно приручить. С ним можно счастливо и полноценно жить. Любите свои произведения и всегда верьте в свои силы».

Проверенные способы классиков

Жорж Санд:

«Когда наступает момент придать своим мыслям форму, нужно полностью владеть собой, что на подмостках сцены, что в убежище своего кабинета».

Иван Бунин:

«Писать нужно каждый день, подобно тому как скрипач или пианист непременно должен каждый день без пропусков по нескольку часов играть на своем инструменте. В противном случае ваш талант неизбежно оскудеет, высохнет, подобно колодцу, откуда долгое время не берут воду. А о чем писать? О чем угодно».

Чак Паланик:

«Хватит ждать дождя за окном. Прекратите писать под определенную музыку, в носках сугубо одного цвета. Все эти странные, но премилые ритуалы присущи многим творцам, но сумеете ли вы остаться на плаву, когда у вас не будет возможности так долго ждать прихода вдохновения?»

Гор Видал:

«Мне кажется, плохим писателям их деятельность дается очень нелегко. Они просто не хотят этим заниматься. Они становятся писателями только из-за неуемных амбиций. Они испытывают невероятное напряжение, когда приходится наносить на бумагу все эти буковки, ведь сказать-то — нечего».

Харуки Мураками:

«Читателям все равно, какой у меня режим дня, лишь бы очередная книга оказалась лучше предыдущей».

Эрнест Хемингуэй: