— Зачем ты так с ней?

— Ничего, переживёт!

— Вика же твоя подруга.

Ответ Марины был равносилен землетрясению. Или тому, что она начала бы вдруг утверждать, что вода перестала быть мокрой. Или солнце ни с того, ни с сего стало всходить на западе. Или снег внезапно падать вверх. Она сказала:

— Уже нет.

Я вытаращил на Марину глаза:

— В смысле, уже нет? Вы поссорились?

— Давно надо было разорвать эту пуповину, — раздражённо ответила Марина. — И вообще, отстань от меня со своей Викой!

— С моей Викой? Однако...

Чтобы понять причину моего изумления, надо вернуться на три десятка лет назад.

Марина и Вика дружили с самого детства. В школе, в институте, на работе — они всегда были вместе. Многие из наших знакомых вообще полагали, что Марина и Вика — родные сёстры. Они не просто понимали с полуслова, они читали мысли друг друга.

— А в том магазине, помнишь, справа висело… — могла сказать одна из них.

— Нет, к зелёным туфлям эта кофточка не подойдёт, — отвечала другая.

И такой диалог для них был вполне обычным.

Марина влюбилась первая. По-настоящему. Серьёзно. На третьем курсе институте. В преподавателя, который был старше её на восемь лет. В начале взрослой жизни это солидная разница. Это я сейчас твёрдо знаю, что пятьдесят пять и шестьдесят три — почти ровесники. А когда тебе только двадцать, то двадцативосьмилетний парень — это взрослый мужик. С элегантной бородкой. В очках. Через которые смотрят внимательные, умные глаза.